ГЛАВА III - ЕГИПЕТСКИЕ НОЧИ - А.С.Пушкин

Цена за билет 10 рублей; начало в 7 часов.

Афишка.

Зала княгини** отдана была в распоряжение импровизатору. Подмостки были
сооружены; стулья расставлены в двенадцать рядов; в назначенный день, с семи
часов вечера, зала была освещена, у дверей перед столиком для продажи и
приема билетов сидела старая долгоносая женщина в серой шляпе с
надломленными перьями и с перстнями на всех пальцах. У подъезда стояли
жандармы. Публика начала собираться. Чарский приехал из первых. Он принимал
большое участие в успехе представления и хотел видеть импровизатора, чтоб
узнать, всем ли он доволен. Он нашел итальянца в боковой комнатке, с
нетерпением посматривающего на часы. Итальянец одет был театрально; он был в
черном с ног до головы; кружевной воротник его рубашки был откинут, голая
шея своею странной белизною ярко отделялась от густой и черной бороды,
волоса опущенными клоками осеняли ему лоб и брови. Все это очень не
понравилось Чарскому, которому неприятно было видеть поэта в одежде заезжего
фигляра. Он после короткого разговора возвратился в залу, которая более и
более наполнялась.
Вскоре все ряды кресел были заняты блестящими дамами; мужчины
стесненной рамою стали у подмостков, вдоль стен и за последними стульями.
Музыканты с своими пульпитрами занимали обе стороны подмостков. Посредине
стояла на столе фарфоровая ваза. Публика была многочисленна. Все с
нетерпением ожидали начала; наконец в половине осьмого музыканты
засуетилися, приготовили смычки и заиграли увертюру из "Танкреда". Все
уселось и примолкло, последние звуки увертюры прогремели... И импровизатор,
встреченный оглушительным плеском, поднявшимся со всех сторон, с низкими
поклонами приближился к самому краю подмостков.
Чарский с беспокойством ожидал, какое впечатление произведет первая
минута, но он заметил, что наряд, который показался ему так неприличен, не
произвел того же действия на публику. Сам Чарский не нашел ничего в нем
смешного, когда увидел его на подмостках, с бледным лицом, ярко освещенным
множеством ламп и свечей. Плеск утих; говор умолк... Итальянец, изъясняясь
на плохом французском языке, просил господ посетителей назначить несколько
тем, написав их на особых бумажках. При этом неожиданном приглашении все
молча поглядели друг на друга и никто ничего не отвечал. Итальянец, подождав
немного, повторил свою просьбу робким и смиренным голосом. Чарский стоял под
самыми подмостками; им овладело беспокойство; он предчувствовал, что дело
без него не обойдется и что принужден он будет написать свою тему. В самом
деле, несколько дамских головок обратились к нему и стали вызывать его
сперва вполголоса, потом громче и громче. Услыша имя его, импровизатор
отыскал его глазами у своих ног и подал ему карандаш и клочок бумаги с
дружескою улыбкою. Играть роль в этой комедии казалось Чарскому очень
неприятно, но делать было нечего; он взял карандаш и бумагу из рук
итальянца, написал несколько слов; итальянец, взяв со стола вазу, сошел с
подмостков, поднес ее Чарскому, который бросил в нее свою тему. Его пример
подействовал; два журналиста, в качестве литераторов, почли обязанностию
написать каждый по теме; секретарь неаполитанского посольства и молодой
человек, недавно возвратившийся из путешествия, бредя о Флоренции, положили
в урну свои свернутые бумажки; наконец, одна некрасивая девица, по
приказанию своей матери, со слезами на глазах написала несколько строк
по-итальянски и, покраснев по уши, отдала их импровизатору, между тем как
дамы смотрели на нее молча, с едва заметной усмешкою. Возвратясь на свои
подмостки, импровизатор поставил урну на стол и стал вынимать бумажки одну
за другой, читая каждую вслух:

Семейство Ченчи.
(La famiglia dei Cenci.)
L'ultimo giorno di Pompeia.
Cleopatra e i suoi amanti.
La primavera veduta da una prigione.
Il trionfo di Tasso {9}.

- Что прикажет почтенная публика? - спросил смиренный итальянец, -
назначит ли мне сама один из предложенных предметов или предоставит решить
это жребию?..
- Жребий!.. - сказал один голос из толпы.
- Жребий, жребий! - повторила публика.
Импровизатор сошел опять с подмостков, держа в руках урну, и спросил: -
Кому угодно будет вынуть тему? - Импровизатор обвел умоляющим взором первые
ряды стульев. Ни одна из блестящих дам, тут сидевших, не тронулась.
Импровизатор, не привыкший к северному равнодушию, казалось, страдал...
вдруг заметил он в стороне поднявшуюся ручку в белой маленькой перчатке; он
с живостию оборотился и подошел к молодой величавой красавице, сидевшей на
краю второго ряда. Она встала безо всякого смущения и со всевозможною
простотою опустила в урну аристократическую ручку и вынула сверток.
- Извольте развернуть и прочитать, - сказал ей импровизатор. Красавица
развернула бумажку и прочла вслух:
- Cleopatra e i suoi amanti.
Эти слова произнесены были тихим голосом, но в зале царствовала такая
тишина, что все их услышали. Импровизатор низко поклонился прекрасной даме с
видом глубокой благодарности и возвратился на свои подмостки.
- Господа, - сказал он, обратясь к публике, - жребий назначил мне
предметом импровизации Клеопатру и ее любовников. Покорно прошу особу,
избравшую эту тему, пояснить мне свою мысль: о каких любовниках здесь идет
речь, perche la grande regina aveva molto... {10}
При сих словах многие мужчины громко засмеялись. Импровизатор немного
смутился.
- Я желал бы знать, - продолжал он, - на какую историческую черту
намекала особа, избравшая эту тему... Я буду весьма благодарен, если угодно
ей будет изъясниться.
Никто не торопился отвечать. Несколько дам оборотили взоры на
некрасивую девушку, написавшую тему по приказанию своей матери. Бедная
девушка заметила это неблагосклонное внимание и так смутилась, что слезы
повисли на ее ресницах... Чарский не мог этого вынести и, обратясь к
импровизатору, сказал ему на итальянском языке:
- Тема предложена мною. Я имел в виду показание Аврелия Виктора,
который пишет, будто бы Клеопатра назначила смерть ценою своей любви и что
нашлись обожатели, которых таковое условие не испугало и не отвратило... Мне
кажется, однако, что предмет немного затруднителен... не выберете ли вы
другого?..
Но уже импровизатор чувствовал приближение бога... Он дал знак
музыкантам играть... Лицо его страшно побледнело, он затрепетал как в
лихорадке; глаза его засверкали чудным огнем; он приподнял рукою черные свои
волосы, отер платком высокое чело, покрытое каплями пота... и вдруг шагнул
вперед, сложил крестом руки на грудь... музыка умолкла... Импровизация
началась.

Чертог сиял. Гремели хором
Певцы при звуке флейт и лир.
Царица голосом и взором
Свой пышный оживляла пир;
Сердца неслись к ее престолу,
Но вдруг над чашей золотой
Она задумалась и долу
Поникла дивною главой...
И пышный пир как будто дремлет,
Безмолвны гости. Хор молчит.
Но вновь она чело подъемлет
И с видом ясным говорит:
В моей любви для вас блаженство?
Блаженство можно вам купить...
Внемлите ж мне: могу равенство
Меж нами я восстановить.
Кто к торгу страстному приступит?
Свою любовь я продаю;
Скажите: кто меж вами купит
Ценою жизни ночь мою? -
Рекла - и ужас всех объемлет,
И страстью дрогнули сердца...
Она смущенный ропот внемлет
С холодной дерзостью лица,
И взор презрительный обводит
Кругом поклонников своих...
Вдруг из толпы один выходит,
Вослед за ним и два других.
Смела их поступь; ясны очи;
Навстречу им она встает;
Свершилось: куплены три ночи,
И ложе смерти их зовет.
Благословенные жрецами,
Теперь из урны роковой
Пред неподвижными гостями
Выходят жребии чредой.
И первый - Флавий, воин смелый,
В дружинах римских поседелый;
Снести не мог он от жены
Высокомерного презренья;
Он принял вызов наслажденья,
Как принимал во дни войны
Он вызов ярого сраженья.
За ним Критон, младой мудрец,
Рожденный в рощах Эпикура,
Критон, поклонник и певец
Харит, Киприды и Амура...
Любезный сердцу и очам,
Как вешний цвет едва развитый,
Последний имени векам
Не передал. Его ланиты
Пух первый нежно отенял;
Восторг в очах его сиял;
Страстей неопытная сила
Кипела в сердце молодом...
И грустный взор остановила
Царица гордая на нем.
- Клянусь... - о матерь наслаждений,
Тебе неслыханно служу,
На ложе страстных искушений
Простой наемницей всхожу.
Внемли же, мощная Киприда,
И вы, подземные цари,
О боги грозного Аида,
Клянусь - до утренней зари
Моих властителей желанья
Я сладострастно утомлю
И всеми тайнами лобзанья
И дивной негой утолю.
Но только утренней порфирой
Аврора вечная блеснет,
Клянусь - под смертною секирой
Глава счастливцев отпадет.

Вернуться на предыдущую страницу