Глава I - НА УГЛУ МАЛЕНЬКОЙ ПЛОЩАДИ... - А.С.Пушкин

Votre cur est l'eponge imbibee de fiel et de vinaigre.

Correspondance inedite.

На углу маленькой площади, перед деревянным домиком, стояла карета,
явление редкое в сей отдаленной части города. Кучер спал, лежа на козлах, а
форейтор играл в снежки с дворовыми мальчишками.
В комнате, убранной со вкусом и роскошью, на диване, обложенная
подушками, одетая с большой изысканностию, лежала бледная дама, уж не
молодая, но еще прекрасная. Перед камином сидел молодой человек лет двадцати
шести, перебирающий листы английского романа.
Бледная дама не спускала с него своих черных и впалых глаз, окруженных
болезненной синевою. Начало смеркаться, камин гаснул; молодой человек
продолжал свое чтение. Наконец она сказала:
- Что с тобою сделалось, Валериан? ты сегодня сердит.
- Сердит, - отвечал он, не подымая глаз с своей книги.
- На кого?
- На князя Горецкого. У него сегодня бал, и я не зван.
- А тебе очень хотелось быть на его бале?
- Нимало. Черт его побери с его балом. Но если зовет он весь город, то
должен звать и меня.
- Который это Горецкий? Не князь ли Яков?
- Совсем нет. Князь Яков давно умер. Это брат его, князь Григорий,
известная скотина.
- На ком он женат?
- На дочери того певчего... как бишь его?
- Я так давно не выезжала, что совсем раззнакомилась с вашим высшим
обществом. Так ты очень дорожишь вниманием князя Григория, известного
мерзавца, и благосклонностию жены его, дочери певчего?
- И конечно, - с жаром отвечал молодой человек, бросая книгу на стол. -
Я человек светский и не хочу быть в пренебрежении у светских аристократов.
Мне дела нет ни до их родословной, ни до их нравственности.
- Кого ты называешь у нас аристократами?
- Тех, которым протягивает руку графиня Фуфлыгина.
- А кто такая графиня Фуфлыгина?
- Наглая дура.
- И пренебрежение людей, которых ты презираешь, может до такой степени
тебя расстроивать?! - сказала дама после некоторого молчания. - Признайся,
тут есть и иная причина.
- Так: опять подозрения! опять ревность! Это, ей-богу, несносно.
С этим словом он встал и взял шляпу.
- Ты уж едешь, - сказала дама с беспокойством. - Ты не хочешь здесь
отобедать?
- Нет, я дал слово.
- Обедай со мною, - продолжала она ласковым и робким голосом. - Я
велела взять шампанского.
- Это зачем? разве я московский банкомет? разве я без шампанского
обойтиться не могу?
- Но в последний раз ты нашел, что вино у меня дурно, ты сердился, что
женщины в этом не знают толку. На тебя не угодишь.
- Не прошу и угождать.
Она не отвечала ничего. Молодой человек тотчас раскаялся в грубости сих
последних слов. Он к ней подошел, взял ее за руку и сказал с нежностию:
"Зинаида, прости меня: я сегодня сам не свой; сержусь на всех и за все. В
эти минуты надобно мне сидеть дома... Прости меня; не сердись".
- Я не сержусь, Валериан; но мне больно видеть, что с некоторого
времени ты совсем переменился. Ты приезжаешь ко мне как по обязанности, не
по сердечному внушению. Тебе скучно со мною. Ты молчишь, не знаешь чем
заняться, перевертываешь книги, придираешься ко мне, чтоб со мною
побраниться и уехать... Я не упрекаю тебя: сердце наше не в нашей воле, но
я...
Валериан уже ее не слушал. Он натягивал давно надетую перчатку и
нетерпеливо поглядывал на улицу. Она замолчала с видом стесненной досады. Он
пожал ее руку, сказал несколько незначащих слов и выбежал из комнаты, как
резвый школьник выбегает из класса. Зинаида подошла к окошку; смотрела, как
подали ему карету, как он сел и уехал. Долго стояла она на том же месте,
опершись горячим лбом о оледенелое стекло. Наконец она сказала вслух: "Нет,
он меня не любит!" - позвонила, велела зажечь лампу и села за письменный
столик.

Вернуться на предыдущую страницу