Глава 1. Царское Село в мемуарах современников XVIII века

Введение
Глава 1. Царское Село в мемуарах современников XVIII века
Глава 2. Царское Село в воспоминаниях современников XIX века
Глава 3. Царское Село в воспоминаниях современников нач. XX века
Заключение
Список использованной литературы
Приложение

Одним из первых современников, в чьих мемуарах описано Царское Село, был М. В. Ломоносов. Царскосельские впечатления Ломоносов отразил в большом произведении — «Оде, в которой ее величеству благодарение от сочинителя приносится за оказанную ему высочайшую милость в Сарском Селе августа 27 дня 1750 года». В чем заключалась «высочайшая милость» — автор в оде не объяснил. Возможно, что в этот день ему было обещано важное для него тогда награждение чином коллежского советника, о котором официально было объявлено только 4 марта 1751 года.
В конце того же года Ломоносов писал Шувалову, которого он просил передать свою трагедию Елизавете Петровне:
«Поздравляю вас с приездом в прекрасное Сар-ское Село, в которое я отсюда как в рай мыслию взираю, и завидую Тамире, что она счастливее своего сочинителя, затем что предстанет без него пред очи великия монархини в том приятнейшем месте, которое от него усердными похвалами возвышено. Я чаю, что когда Тамира в конце третьего действия от отца своего бежать намерится, то Заисаном будет поймана не в самом бегстве, но когда засмотрится на красоту великолепного здания и в изумлении остановится, забыв о Селиме; и Мамай от Нарсима тогда будет проколот, когда он в поле на позлащенные верхи оглянется»3.
Под «позлащенными верхами» поэт подразумевал, очевидно, главы дворцовой церкви, которые к этому времени уже были «вызолочены через огонь червонным золотом», а яблоки и кресты — «приварным золотом».
30 июля 1756 года в Царском Селе состоялся торжественный прием, посвященный завершению строительства дворца. Возможно, именно в этот день здесь и присутствовал Ломоносов, так как к концу июля — началу августа 1756 года относится его «Надпись на новое строение Сарского Села».
Обращаясь к императрице, поэт писал:
Не разрушая царств, в России строишь Рим.
Пример в том — Сарской дом; кто видит, всяк чудится,
Сказав, что скоро Рим пред нами постыдится4.

В 1774 году в здании Адмиралтейства в Царском Селе был отделан зал, построенный над шлюпочным сараем. Камер-юнкер Берхгольц записывает в своем дневнике 6 сентября 1721 года свои впечатления от глобуса, выставленного в этом зале. «После обеда некоторые из нас осматривали большой, находивппйся в Шлезвиге, глобус, который 8 лет тому назад, с согласия епископа-администратора, был привезен сюда. Говорят, он был в дорог четыре года. До Ревеля его везли водою, а оттуда в Петербург сухим путем, на особо устроенной для того машине, которую тащили люди. Разсказывают также, что не только надобно было расчищать дороги и прорубать леса, потому что иначе его с машиной нельзя было провезти, но что будто при этом даже погибло и много народа. Он стоит на лугу против дома его королевского высочества, в нарочно сделанном для него балагане, где, как я слышал, его оставят до окончательной отделки большого здания на Васильевском Острову, предназначаемаго для Кунсткамеры и других редкостей, куда поместят и его. Присмотр за ним до сих пор еще имеет перевозивший его сюда портной, родом саксонец, но долго находившийся в Шлезвиге. Поставленный здесь только на время, он стоит покамест не хорошо: около него нет даже галлереи, бывшей при нем в Шлезвиге и представлявшей горизонт; она теперь сохраняется особо. Наружная сторона глобуса, еще нисколько не попорченная, сделана из бумаги, наклеенной на медь, искусно разрисованной пером и раскрашенной; во внутренность его ведет дверь, на которой изображен Голштинский герб, и там, в самой середине, находился стол со скамьями вокруг, где нас поместилось 10 человек. Под столом устроен механизм, который, сидевший вместе с нами, портной привел в движение; после чего, как внутренний небесный круг, на котором изображены из меди все звезды сообразно их величине, так наружный шар начали медленно вертеться над нашими головами около своей оси, сделанной из толстой полированной меди и проходящей сквозь шар и стол, за которым мы сидели. Около этой же оси, по средине стола, устроен еще маленький глобус из полированной меди, с искусно награвированным на нем изображением земли. Он остается неподвижным, когда вокруг него обращается большая внутренняя небесная сфера, между тем как стол образует его горизонт. На том же столе, в одно время со всею машиною, вертится еще какой-то медный круг, назначение которого мне не могли объяснить. Скамьи вокруг стола, с их спинками, составляют медный круг с разделением горизонта большой внутренней небесной сферы. На наружной стороне глобуса находится латинская надпись, гласящая, что светлейший герцог Голштинский Фридрих, из любви к наукам математическим, приказал, в 1654 году, начать сооружение этого шара, которое продолжал наследник его, вечнодостойный памяти Христиан Альберт и, наконец, окончен в 1661 году, под управлением Олеаря, после которого названы также «фабрикатор» и «архитектор» всей машины, уроженцы города Люттиха, и еще два брата из Гузума, которые как наружный шар, так и внутреннюю небесную сферу разрисовали пером, описали и раскрасили. Когда этот глобус будет перенесен в новый дом, царь намерен привести его опять в движение, посредством особенного механизма, чтобы он вертелся без помощи человеческих рук, как прежде в Готторпском саду, где приводился в движение водою»5.
В 1777 году в память о событиях Крымской войны за решеткой, отделяющей от Столбовой дороги часть Баболовского парка Царского Села была поставлена колонна. Сохранилось воспоминание о том, как ее перевозили: «Оная колонна доставлена из Сибири и по именному Ея Императорского Величества повелению, отдана была в контору строения соборной Исаакиевской церкви, где отделана в надлежащем совершенстве под дирекцею господина генерал-аншефа и кавалера его сиятельства графа Якова Александровича Брюса. Сия колонна была положена на сани, сделанные из брусьев длиною в 16 аршин; тягости в себе имела 1.950 пуд; лошадей в упряжи было 120, с места, где была работана, тронулась она по утру в 8 часов 15 минут; в Сарское Село привезена к своему месту тогож числа пополудни в 4 часа. Когда оная колонна везена была мимо дворца, то Ея Императорское Величество и Их Императорския Высочества удостоили оное Своим зрением, и в знак благоволения Своего, Ея Императорское Величество соизволила выдать мастерам и работникам, бывшим при провождении колонны, 800 рублей, а статскому советнику господину Сомичеву, который сию тяжеловесную штуку без всякой остановки препроводил до Сарскаго Села, изволила пожаловать золотую с бриллиантами табакерку. Во время же, как оную колонну везли чрез город, улицы наполнены были зрителями, которые удивлялись без затруднены движимой тяжести, тем наипаче, что в том находили образ неусыпных попечений о славе своих подданных Великия Екатерины: которая не довольствуется великих дел творением, но при том тщится сохранить оныя в безконечной памяти щастливых потомков наших»6.
Значительную долю в мемуарах занимают детальные описания быта членов императорской семьи в его связи с Царским Селом. Зачастую те или иные объекты Царского Села приобретают известность, а порой и название (как «Каприз») благодаря событиям, связанным с повседневной жизнью высокопоставленных особ. В мемуарах Екатерины II можно встретить как восхищение ореховым ломберным столиком Екатерининского дворца, так и переживания по поводу обморока Елизаветы у Знаменской церкви Царского Села: «Императрица находилась в начале сентября в Царском Селе, где 8 числа, в день Рождества Богородицы, пошла пешком из дворца в приходскую церковь, находящуюся в двух шагах от Северных ворот, чтобы слушать обедню. Едва обедня началась, как Императрица почувствовала себя нехорошо, вышла из церкви, спустилась с маленького крыльца, находящегося наискосок от дворца, и, дойдя до выступа на углу церкви, упала на траву без чувств, среди толпы, или, вернее, окруженная толпой народа, пришедшего на праздник со всех окрестных сел слушать обедню. Никто из свиты Императрицы не последовал за ней, когда она вышла из церкви, но вскоре предупрежденные дамы ее свиты и наиболее доверенные ее побежали к ней на помощь и нашли ее без движения и без сознания среди народа, который смотрел на нее и не смел подойти. Императрица была очень рослая и полная и не могла упасть разом, не причинив себе сильной боли самим падением. Ее покрыли белым платком и пошли за докторами и хирургом; этот последний пришел первым и нашел, что самое неотложное—это пустить ей кровь тут же на земле, среди и в присутствии всего этого народа, но она не пришла в себя. Доктор долго собирался, будучи сам болен и не имея возможности ходить. Принуждены были принести его на кресле: это был покойный Кондоиди, грек родом, а хирург — Фузадье, француз эмигрант. Наконец, принесли из дворца ширмы и канапе, на которое ее поместили; лекарствами и уходом ее слегка привели в чувство; но, открыв глаза, она никого не узнала и спросила совсем почти невнятно, где она. Все это длилось более двух часов, после чего решили снести Её Императорское Величество на канапе во дворец. Можно себе вообразить, каково было уныние всех тех, кто состоял при Дворе, Гласность события еще увеличила его печаль: до сих пор держали болезнь Императрицы в большом секрете, а с этой минуты случай этот стал публичным»7.
Екатерина оставляет воспоминания о предметах интерьера дворцов Царского Села. «Зеркальная комната» Большого дворца стала любимым рабочим кабинетом Екатерины II. Ей очень понравилась отделка покоев, крытая красным штофом. Она не могла дождаться времени, когда Камерон закончит ее и переезжает туда жить, когда из одиннадцати комнат были готовы только две. «Я сознаюсь, что живу здесь уже 9 недель и не перестаю любоваться отделкой» — писала Екатерина8. Свой маленький голубой кабинет она сравнивала с табакеркой и была также в восторге от него.
Зеркальная площадка устроена Камероном одновременно с переделкой комнат этой части дворца для собственных покоев Императрицы и составляет часть его грандиозного плана постройки сада на сводах с пологим спуском в парк, с Колоннадой, Холодной баней и Агатовыми комнатами. План этот приводился в исполнение с 1779 по 1792 г. В последние годы царствования Екатерины, Камерон начал еще и постройку церкви около Агатовых комнат, но не успел закончить при жизни Императрицы и впоследствии она была разобрана9.
На зеркальной площадке, у продольной её стены, во времена Екатерины ставился зеленый сафьяновый диван и перед ним стол. Здесь по утрам Императрица любила заниматься делами. Весь висячий садик около площадки, равно как сад в углу, составляемом нижним этажом колоннады и холодной баней, был полон благоухающих цветов. В тихие теплые вечера Императрица любила после прогулки отдыхать на «террасе», как тогда назывался садик между зеркальной площадкой и агатовыми комнатами. Графиня Головина в своих записках упоминает о том необыкновенном впечатлении, которое производил двор Императрицы в этой сказочной обстановке в те времена, когда в Западной Европе наступило грозное время французской революции10.
В записках Екатерины II встречаются также описания подробностей строительства некоторых зданий Царского Села, в частности Екатерининского дворца в 1748 году: «Здешний дворец тогда, строился, но эта была работа Пенелопы: завтра ломали то, что сделали сегодня. Дом этот был шесть раз разрушен до основания и вновь выстроен прежде, чем доведен был до состояния, в каком находится теперь; целы счета на миллион шестьсот тысяч рублей, которых он стоил, но, кроме того, Императрица тратила на него много денег из своего кармана и счетов на них нет»11.
Сохранился рассказ о том, что, когда Императрица Елизавета приехала со всем двором своим и иностранными министрами осмотреть оконченный дворец, то всякий, пораженный его великолепием, спешил выразить Государыне свой восторг; один французский посол не говорил ни слова; Императрица, заметив его молчание, пожелала знать причину его равнодушия и получила в ответ, что он не видит здесь самой главной вещи: «футляра на сию драгоценность»12.
Об убранстве церкви Большого дворца императрица тоже оставляет воспоминания. Сначала Квасов, потом Растрелли составили чертеж церкви, указав размеры всех икон и нарисовав иконостас и резной золоченый балдахин над престолом. Живописцы: Грот, Вебер, Папафил и Фанцель, столяр Сухой, резчик Дункер, позолотчик Лепренц работали над отделкой церкви под непосредственным наблюдением архитектора Чевакинского. Плафон церкви писал Валерьяни, так как Грот умер, не закончив работ. В 1750 году Императрица Елизавета добавила к числу живописцев, трудившихся над украшением церкви, Каравака, Тарси и Вишнякова. В 1753 году, заменившему Квасова, Чевакинскому было приказано назначить писать иконы тем живописцам, «которые умеют лучше— на передней стен иконостаса, а которые похуже — тем вверху по стенам»13.
Приближенные и слуги императорской семьи пишут мемуары, в которых Царское Село обретает свои черты в первую очередь из-за присутствия в нем царственных особ. Царское Село — это прежде всего резиденция российских монархов. «Однажды в Царское Село явилась польская депутация; насмешливый и неприязненный вид этих господ очень забавлял придворных. Императрица появилась из дверей кабинета; величественный и благосклонный видь её вызвал поклон депутатов. Она сделала два шага, ей представили этих господ, каждый стал на одно колено, чтобы поцеловать её руку. Покорность рисовалась на их лицах в эту минуту; Императрица заговорила с ними, их лица сияли; через четверть часа она удалилась, тихо кивая, что невольно заставляло головы преклоняться. Поляки совершенно растерялись; уходя, они бегали и кричали: «нет, это не женщина: это сирена, это волшебница, ей нельзя противиться»14.
День Императрицы Екатерины II, по свидетельству ее секретаря Грибовского15, в Царском Селе, распределялся следующим образом: она вставала около 8-ми часов утра и до 9-ти занималась письмами в кабинете или на террасе. В 9 часов переходила в спальню, где слушала доклады до 12 часов. Государыня до этого времени обыкновенно принимала одетая в белый гродетуровый шлафрок, имея на голове белый батистовый чепец, наклоненный несколько на левую сторону; в руках у неё было увеличительное стекло, а в старости она стала одевать очки, которые не любила. «Мы в долговременной службе Государству притупили зрение и теперь принуждены очки употреблять», сказала она однажды Грибовскому. После 12 часов Государыня одевалась и во 2-м часу имела обеденный стол, который продолжался не более часу. После обеда Императрица удалялась к себе, иногда почивала, но обыкновенно либо гуляла, либо слушала (два раза в неделю) иностранную почту, делая при этом бумажные слепки с камэ. К 6-ти час. собирались в парадных комнатах или в театре особы «для препровождения вечерних часов». В 10-м Государыня удалялась во внутренние покои, а в 11-м была уже в постели. В будни мужчины являлись ко двору во фраках, а в праздники, до вечернего собрания, военные были в мундирах, а гражданские чины в французских кафтанах. В особо торжественные дни, после выхода к обедне, Государыня принимала поздравления с праздником (обыкновенно в картинной комнате) и жаловала к руке. В эти дни бывали и парадные обеды, во время которых «кубок подавал Её Величеству господин гофмаршал», а вечером часто Её Величество «с фрейлинами и кавалерами» изволила следовать в театр и смотреть «представленные вольного театра актерами комедии. «Ничего не могло быть величественнее, внушительнее и снисходительнее Екатерины», говорить в своих записках графиня Головина. «Как только она показывалась, всякий страх исчезал в её присутствии, уступая место почтительности и полной преданности»16.
В 1796 году было закончено строительство Александровского дворца. Вот как описывает в своих записках графиня Головина один из первых дней жизни в новом дворце Великато Князя Александра Павловича и Его Супруги17.
«Великий Князь и Великая Княгиня были очень довольны своим дворцом; мои апартаменты были над апартаментами Великой Княгини и, находясь посредине здания, выдавались полукругом. Она могла разговаривать со мною, стоя у последнего окна перед углом. Однажды после обеда мы забавлялись этим, она сидела у своего окна, а я у своего, и мы долго беседовали. В это время Великий Князь и мой муж играли на скрипке в моей гостиной.
Императрица объявила Их Императорским Высочествам, что она после обеда посетит их в новом жилище. Прекрасный десерт был приготовлен в колоннаде, представлявшей нечто вроде открытой гостиной, со стороны сада, ограниченной двумя рядами колонн. С этого места открывается обширный и красивый вид. Затем вошли во внутренние апартаменты, Императрица села между Великой Княгиней и мной и сказала: «Я прошу вашего разрешения, Ваше Высочество, показать этим господам ваши комнаты». Так как это было воскресенье, то много было придворных лиц, между прочим, вице-канцлер граф Остерман и граф Морков».
В 1784 году было основано четырехклассное Царскосельское городское училище на Кузьминском бульваре.
Вот что о нем вспоминает попечитель Груньков С. П. «Оно возникло из школы Сарскомызского диакона, к которому Императрицей Екатериной Алексеевной, еще при жизни Петра Великого, отдавались дети крестьян и придворнослужителей её мызы в научение и присмотр. В помощь диакону дана была надзирательница, обучавшая девочек рукоделию. При Елизавете Петровне школа эта обратилась уже в штатное учебное заведение на 44 мальчика и помещалась в слободе близ дворца, но в 1750 году училище и «ученики с учителями» должны были быть переведены в Кузьмине, так как ученики, бродя по парку, беспокоили Императрицу. В школе обучали закону Божию, русской грамоте и счисление; на каждого мальчика, кроме съестных припасов, отпускалось от Двора на мундир, раз в три года,—по 1 р. 52 к., на обувь и белье, ежегодно,— по 89 коп. и на соль — по 5 коп. в треть. В 1784 году, цифирная Кузьминская школа преобразовалась в «малое народное училище», открытое в Софии в каменном доме, пожертвованном для этой цели дворянином Иваном Лазаревым. 16 января того же года, Лазарев поднес Императрице ключ от дома и 1.000 рублей на обзаведение. Учеников обоего пола в день открытия было 50, учителей—2. Училище перешло в ведение приказа общественного призрения. Кроме общих предметов, в I классе училища полагалось изучать книгу «Правила для учащихся», а во II «О должностях человека и гражданина». В 1806 году училище было вновь преобразовано в уездное училище по уставу 1804 года. Но тут дело не пошло, ибо, во-первых, в Царском не было приготовительного к уездному «приходского» училища, а во-вторых один учитель не мог преподавать все 12 предметов, положенных по табели. Поэтому до открытия уже в 1830 году «приходских классов» —ибо начальство не решилось по составу преподавателей открыть положенное по уставу «приходское училище» — уездное училище находилось в самом плачевном состоянии; однако, учеников было много, хотя лишь немногие из них оканчивали полный курс, частью раньше времени определяясь в «должность» или в «лавку», частью, вследствие увольнения за буйство и воровство». Число учеников с 1784 до 1833 года колебалось около 100 в год, при одном — двух учителях, служивших 36 лет и получавших жалованья от 150 до 200 рублей в год. Иногда в училище прекращались занятия, за неимением чернил, которые лично закупал, как и всякую мелочь, смотритель училища барон Дольст, живший постоянно в Петербурге и занимавший эту почетную должность с 1808 по 1833 год. В 1816 году Лазаревский дом училища был отобран в Инженерное ведомство и классы переведены в Царское Село, в деревянное одноэтажное здание. Наконец, в 1838 году, «приходские классы» были преобразованы в приходское училище, а еще в 1835 году открыть III класс уездного и назначены штатные преподаватели, штатный и почетный смотритель и врач (Гирт, Таль и Пешель). Наступил период расцвета училища, благодаря прекрасному подбору учителей и почетных смотрителей. Число учеников колебалось около 70. В 1879 году уездное училище было еще раз преобразовано в городское, причем, в последние годы перед этим, оно опять значительно упало, вследствие того, что учителя после 1872 г., ожидая преобразования училища и своего увольнения за штат, очень небрежно относились к своим обязанностям. Число учеников с 1879 года в среднем доходит до 140 в год. На месте, где в 1904 году построено училище, находился разбитый в 1809 году сквер, с гранитным водоемом старого городского водопровода в центре. На приширении улиц, окружавших сквер, почти сто лет существовал сенной и дровяной торг с возов, на который съезжались крестьяне из окрестных деревень. Здесь же в прежние времена производились публичные наказания преступников»18.

Вернуться на предыдущую страницу