Тайна безмерного обаяния Пушкина - реферат

Тайна безмерного обаяния Пушкина, по мнению Д. С. Лихачева, в том, что он по сей день является образцом доброты и таланта, смелости и простоты, демократичности, жизнелюбия, верности в дружбе, бескрайности в любви, уважения к труду и людям труда. Он «в каждое мгновение жизни, в каждой ее песчинке видел, ощущал, переживал огромный, вечный вселенский смысл. И потому он не просто любил жизнь во всех ее проявлениях, жизнь была для него величайшим таинством, величайшим действом. И потому он был велик во всем: и в своих надеждах, и в своих заблуждениях, и в своих победах, и в своей любви к людям, к природе, в любви к Родине, к ее истории, ее будущему»*1. Продолжая объяснение истоков неутолимого влечения к поэту в наши дни, Д. С. Лихачев говорит об открывшейся перед нашим поколением ценности восприятия жизни вокруг нас и в каждом из нас величайшей тайны, требующей серьезного, глубокого к ней отношения, полной отдачи. Это залог ощущения счастья, гармонии, полноты существования. И если это есть в конечном счете идеал каждого человека, то в Пушкине он был воплощен в полной мере, потому он и есть наш идеал, вечно живой...
Многие качества и свойства пушкинской натуры притягательны для наших современников. Это и «все отзывчивость» поэта, феноменальная разносторонность интересов, творческих проявлений, энциклопедизм, широта кругозора, вулканическая созидательная энергия.*2

* Абрамов Ф. Отец наших душ // Литературная газета. - 1985. - 5 июня.
Обоснована ли предпочтительность интереса к тому или иному отрезку биографии, приближает ли происшедшая смена интереса к пониманию главного, доминирующего в пушкинской личности ? А к проникновению в суть творчества ?
Нам кажется справедливым разрешение этого вопроса, предложенное критиком С. Чуприным, утверждавшим, что облик Пушкина естественно должен складываться с учетом всей его истории. Образ поэта неполон без «Вольности», южных поэм, «Гаврилиады», как неполон он без «Стансов», «Медного всадника», без поздней лирики. Но вместе с тем само «время разворачивает нас относительно поэта, и тот факт, что... мы так скоро повзрослели... и ныне осознаем свое преимущественное родство со стихами 30-х годов говорит, естественно, прежде всего о нас самих, о свойствах переживаемого нами исторического момента...»*1.
Мы испытываем влечение к позднему периоду жизни и творчества поэта, к мудрому, зрелому Пушкину в пору, когда «томимое духовной жаждой»*2 поколение наше стало ощущать дефицит нравственности, справедливости, когда не выдержали испытания бытовавшие критерии оценки человеческих поступков, совести, чести. По-новому вглядываемся мы теперь в жизнь Пушкина, прочитываем ее, акцентируя нравственно-этический урок.
Такой подход вовсе не означает невнимания к ранним периодам жизни и творчества. Полнота представлений о поэте достижима лишь при учете всей его истории, всей сложной эволюции и логики написания «Стансов» и «К друзьям», о преддуэльных других событиях.
Быть может, как раз реальная сложность исторической обстановки второй половины 20-х годов прошлого века, неоднозначность политических условий, в которых оказался поэт по возвращении из ссылки, подталкивают порой к поверхностным суждениям и поспешным оценкам. Появляются аттестации Пушкина, в которых подчас смешаются акценты при оценки мировоззрения поэта, доминирующих черт его личности. Вот как, к примеру, Т. Глушкова раскрывает мотивы создания потом «Стансов»:

Он знал: ему не получить
охранных грамот и прощенья,
когда слагал в своей ночи
жесткосердцу восхваленью.

Он видел, взмоет воронье,
когда взволнованно-спокойно
так высоко и так достойно
ронял достоинство свое...

Автор вроде бы на стороне поэта, объясняя нам, как следует понимать «странный» поступок - написание обращение к Николаю. Но звучит подобное объяснение рецидивом распространенных в прошлом оценок. Искажения пушкинского облика не ушли в прошлое. Преодолены установки на сознательное «снижение» его образа, но часто с наилучшими намерениями создаются толкования образа поэта, подобной собранию пародий А. Иванова «С Пушкиным на дружеской ноге». Из заглавия следует (оно представляет часть реплики Хлестакова, похвалившегося панибратскими отношениями с Пушкиным), что собранные в нем произведения написаны теми, кого обманула кажущаяся легкость пушкинской темы.
Этакой лихости и поверхности суждений о поэте противостоит углубленный, взыскательный и настойчивый интерес к мельчайшим подробностям и сведениям о пушкинской эпохе, обо всем, что объясняет особенности суждений, к «документальности» проявляется во многих произведениях последнего времени, посвященных поэту. Документ нередко вводиться органично в самую художественную ткань произведения:

«Убит. Убит. Подумать! Пушкин...
Не может быть! Все может быть...»
«Ах, Яковлев, - писал Матюшкин, -
Как мог ты это допустить!
Ах, Яковлев, как ты позволил,
Как мир наш тесный обездолил...».*1

Как и в цитированных выше стихах В. Соколова, документ часто вводиться «цитатным способом» (по точному определению В. Баранова).
Чаще всего это бывают свидетельства современников Пушкина, отрывки из дневников, писем. Они помогают реконструкции духа пушкинского времени, подключают воображение читателей к переживанию и осмыслению тех или иных событий.

Обессиленный подлостью, тайнами зла
И силками сановного высокомерья,
он кудрявую голову поднял с подушки,
он в глаза книгам взглянул: «Прощайте, друзья!»
Забытье. Гаснет время. И вновь: «Это ты...
Даль, мне пригрезилось, что я с тобою
лезу вверх, по этим вот книгам и полкам,
высоко-о... и голова закружилась...».*1

И в этом стихотворении С. Поделкова «Книги» цитатно включены воспоминанья Даля о смерти поэта.*2
Интерес к любым подробностям, связанным с именем Пушкина, проявляется подчас своеобразно. Припоминается то волнение, которое пришлось испытать при просмотре документального телевизионного фильма «Дома у Пушкина». Действие протекало в последней квартире поэта на набережной реки Мойки в Ленинграде. Перед зрителями интерьеры комнат предстали в необычном виде - музей снимался в самый разгар проводившейся там реконструкции.

Полным ходом шел ремонт, повсюду был разбросан строительный мусор, двери стояли снятые с петель, подоконники были разобраны. Со стен, потолка тогда были сняты многие слои краски, извести, обоев, чтобы восстановить тот слой стенных покрытий, который соответствовал времени жизни в этих комнатах Пушкина.
На закрытых для посетителей дверях музея табличка: «Музей закрыт на капитальный ремонт». Хранитель музея Н. И. Попова и академик Д. С. Лихачев показывают зрителям квартиру в первозданно-обнаженном виде, и зрителя по особому трогает по-особому трогает прикосновение к тайне поэта. Отчего так ? Д. С. Лихачев объясняет это себе и зрительской аудитории тем, что при взгляде на музей в таком виде усиливается ощущение безыскусственности: в этих вот стенах резонировал голос поэта, звучала его речь. Подключение прежних впечатлений от «встреч» с поэтом помогает преодолеть временной барьер, и более зримыми, конкретными становятся представления об образе поэта.
В этом же фильме Д. С. Лихачев подтверждает признанный факт обостренного интереса к наиболее сложным и переломным моментам жизни поэта. В частности, это относиться к дуэли. «По существу, - по словам Д. С. Лихачева в фильме «Дома у Пушкина», - в истории русской литературы это самый трагический момент...» Эти слова произносятся в кабинете поэта, куда внес его раненного, Никита Тимофеевич Козлов, дядька, верно служивший ему и любивший его искренно.
Хранитель музея-квартиры в этом фильме говорит о том, что многие приходящие сюда люди задают один и тот же вопрос: «зачем Пушкин пошел на эту дуэль? Ведь сколько бы он смог написать, если бы он остался жив...» Иные полагают, что какие-то события внешнего порядка могли бы предотвратить трагедию, если бы были в то время в Петербурга...
Это страшный эпизод из жизни поэта переживается не как старая рана, не как происшествие полутора вековой давности, а как событие, с которым все еще не может свыкнуться сознание, как впечатление, которое острой занозой саднит сердце.

...Последние,
последние мгновения -
он умирал, -
он тихо умирал.
Сто лет тому назад и даже прежде.
а боль такая,
будто бы вчера...

С поэтическими строчками перекликается настроение, переданное Е. Е. Моисеенко в картине «Памяти поэта».
Это полотно заслуживает особого внимания, как свидетельство нынешнего отношения к трагедии поэта и эволюции восприятия этого события.
...После поединка с Дантесом на Черной речке смертельно раненный Пушкин в карете Геккерна был привезен в дом на набережную Мойки. Никита Тимофеевич Козлов, слуга, бесконечно преданный поэту, на руках внес его в дом. «Грустно тебе нести меня?» - произнес тогда Пушкин...
Сто лет тому назад, в 1885 году, этот момент был запечатлен П. Ф. Борелем на рисунке «Прибытие раненого Пушкина». В 1985 году завершил свою работу над картиной «Памяти поэта» наш современник, народный художник СССР, лауреат Ленинской премии РСФСР Е. Е. Моисенко. Его картина - перекличка и вместе с тем своеобразный спор с былыми трактовками дуэльных событий.
Тематическая связь между двумя изобразительными версиями трагического прибытия поэта после дуэли очевидна. И даже в деталях много общего: и там и здесь Никита Козлов несет Пушкина из кареты в дом. Но как различаются и способы видения, и осмысления момента...
У Бореля на переднем плане карета с распахнутой дверцей. «Дядька» поэта (как было принято, в камзоле, в белых чулках...) подхватил Пушкина. Тревога охватила слуг. Это подчеркивается композицией рисунка, позами персонажей. Но выражения их лиц мы почти не различаем. Фигуры «удалены» от зрителя, обозначены общим планом, да и маловыразительны. Это рассказ о событии в жизни поэта, рассказ информирующий... Такой подход был естествен и закономерен для последней четверти прошлого века. Тогда биографию Пушкина лишь открывали, а еще вернее - приоткрывали, так как многие события замалчивались. Живописцы стремились донести до зрителя сведения о трагическом событие, им необходимо было передать самый факт.
Е. Е. Моисеенко создавал своё полотно в иных культурно-исторических условиях, когда почитатели Пушкинского таланта со школьной скамьи узнают о том, как сжималось кольцо гонений и травли вокруг поэта. Широко известны многие подробности заговора, прослежена трагическая предопределенность судьбы свободолюбивого гения. Вот что важно: знание причин, мотивов, деталей не заглушает непосредственность чувства, остроту переживания.
Все в этом полотне - на контрасте. В ясный, светлый день свершилась черная, непоправимая беда. Старик, плотный, кряжистый (не лакейского вовсе вида, а мужик в лаптях и обмотках...), несет поэта, тонкого, хрупкого. Мертвенно бледное, страдающее лицо поэта, прикрытые глаза рядом с широко распахнутым ужасом близкой потери и отчаяньем кричащими глазами доброго старика. В сочетании образных характеристик, в общем композиционном и цветном решении, в простоте и скупости изображения «прочитывается» многоплановое повествование о том страшном моменте, о поэте, о нашем герое...
Карета, река, город - лишь фон, отдаленный и тревожный. Под ослепительно белыми сводами арки Никита Козлов бережно прижимает к себе поэта, словно заслоняя от всего, что принесло ему погибель. Вера, испуг, безнадежность и безграничная любовь в лице простого человека - это боль всей России, в тот момент осознавшей невосполнимость потери.
Печать страдания в пластике фигуры поэта, в выражении нервного лица еще более оттеняет и подчеркивает его внутреннюю душевную силу и благородство. Нет в нем смятения, страха перед неизбежным - лишь осознание правоты и готовность к своему тяжкому жребию. Холод белых сводов, хрустальный звон прозрачного воздуха... В безысходности страдания Никита козлов обращает свой взор к зрителю, как бы в поисках сочувствия, сострадания.
Наш современник, создавая это полотно, учитывал, конечно же, широкую осведомленность зрителей о биографии Пушкина. Не потому ли он был менее связан необходимостью передачи фактографической стороны дела ? Он оказался свободнее в мелочах быта, в прорисовке (и даже выборе) одежды персонажей, в следовании документу. Для живописца наших дней главное - проникновение в великий трагический смысл происшедшего, глубинное, образное его постижение. Картина «памяти поэта» втягивает зрителя в свое пространство, вызывает острое чувство сопричастности... И рождает душевный отклик.
Интерес к дуэльным событиям связан еще и с тем, что именно в ходе этой трагедии облик Пушкина, его натура раскрылась с наибольшей отчетливостью.
В трактовках преддуэльных событий научная и художественная Пушкиниана взаимодополняют друг друга, сотрудничают и способствуют уточнению психологических, фактологических и прочих подробностей. Причем если создатели исторических и пушкиноведческих трудов этой тематики идут в направлении детализации событий, которые привели к дуэли, выясняют контекст, в котором складывались предпосылки трагедии,* то в художественных трактовках усиливается аспект нравственно-этический.
Так, в поэтических предуэльных трактовках событий значительное место занимают гипотезы и предложения, при каких обстоятельствах трагедии не произошла бы, как можно было бы её предотвратить, как следовало бы вести себя Пушкину т.д. При этом авторы гипотез не всегда исходят из реальной концепции личности поэта, порой им изменяет чувство меры в подходе к оценке характера Пушкина и к пониманию кодекса чести той эпохи. В поэме «Мой Пушкин»

Николай Доризо исходит из предположения, то есть творчеством, которое захватывает целиком и поглощает все помыслы. Да и вообще не обходимо было избежать дуэли во имя творчества :

В рабочий день не ходят на дуэли,
А счеты с жизнью сводят за столом...*

Автором, руководили, самые лучшие чувства. Силой творческого воображения он хотел «спасти»Пушкина. Но что получилось? Предположение разрушило реальную ценность пушкинского характера, исказило понимание его натуры:

...Вдруг за спиною двери загремели,
И в комнату заходят господа:
Вас ждет Дантес, как вы того хотели.
Дуэль сегодня или никогда! -
Что им ответить, этим светским сводням ?
И он вдруг стал беспомощным таким...
Потом! Потом! Но только не сегодня,
Я не могу
сегодня драться с ним. -
Они ушли.
А он кусает губы.
- Ну погодите, встретимся еще! -

И вновь в ушах
поют «Полтавы» трубы.
И строки боем дышат горячо.

Поэт завершает свое предположение весьма категорично:

Мы побеждаем.
Нами крепость взята.
Победой той
от смерти он спасен.
Так было бы,
я в это верю свято,
Когда б в тот день
писал «Полтаву» он.*

В действительности все было иначе, гипотеза Н. Доризо не только искажает реальность историческую, но и исходит из неверной трактовки облика поэта.
Поэма эта вполне может быть прочитана учениками, и не исключено, что гипотеза, предложенная автором, вызовет их недоумение. Но может случиться иное. Молодые люди нередко «осуждают» Пушкина за то, что он, понимая, от каких низких людей

исходят сплетни вокруг его имени и по поводу чести его жены, все же «уступил» им. О такой очень распространенной в последнее время позиции наших современников, которые судят о прошлом с позиции нашего времени, писал Д. Кугультинов. Свое стихотворение «Пушкин» он и начинает с вопроса, который задает ему юным почитателям классика :

- Да как же он, стремясь к великой цели
Во весь размах своих могучих крыл,
Вдруг предрассудку века уступил,
И оборвал до срока на дуэли
Жизнь, важную для нас, для всех вокруг ?..-
Спросил меня поэт, мой юный друг.

Далее Кугультинов анализирует истоки весьма расхожего взгляда, иронизируя над тем, как мало в нем историчности, как далек он от верного подхода к оценке событий и поведения людей далекой эпохи...

...И правда, ради пользы всей земли,
Искусства соблюдая интересы,
Не лучше ль было разрешить Дантесу
Пятнать прекрасный облик Натали,
Простить ему всю низость, все бесчестье
И пренебречь своею личной местью ?...
А то еще и жалобу подать,
Упечь врага, ну... на пятнадцать суток,
А самому за этот промежуток
Стихи о чести начертать в тетрадь,
Чтобы нехватка жизненной отваги
Восполнилась хотя бы на бумаге.
Лучше всего опровергает подобные предположения сама история жизни Пушкина. Утверждая в статье о Державине, что слова поэта - это в то же время и дела поэта, Пушкин определил высокий критерий оценки личности творца. Сам следовал этому же принципу неукоснительно, остался верен ему до конца. Об этом и пишет наш современник:

И мог ли он, в ком клокотала кровь,
Благоразумно сберегать свой гений,
Предать себя, предать свою любовь,
Чтоб удлинить собранье сочинений ?
Чтоб к бронзе прирасти еще вершок,
от мщенья отказаться ? Нет, не мог!

Как перекликаются эти строки Д. Кугультинова с мнением Б. Пастернака: «...Он дожил бы до наших дней, присоединил бы несколько приложений к Онегину и написал бы пять «Полтав» вместо одной. А мне всегда казалось бы, что я перестал понимать Пушкина, если бы допустил, что он нуждался в нашем понимании больше, чем в Наталии Николаевне». В этих словах, в строчках стихотворения Кугультинова - не просто один из возможных способов интерпретации пушкинской судьбы. В них взгляд на поэта соизмерен исторически. Это еще и урок того, как следует оценивать поступки, поведения А. С. в свете общей концепции его личности. Нам кажется, что чрезвычайно важно донести до ребят верную трактовку сложного эпизода в жизни поэта, поэтому я приведу концовку стихотворения Давида Кугультинова целиком.

Да, он, поэт, велик и потому,
Что высшей совести и страсти цельной
Был верен неизменно, безраздельно,
И это не перечило уму,
Что он, премудрый, взрывчат был, как порох...
Вот почему тебе и мне он дорог!

Любовь его, как солнечный восход,
Воображенье согревает наше.
И тот, кто сомневается в Наташе,
Не сторону ль Дантеса он берет ?..
Ведь Пушкин верил ей, идя к барьеру...
Кто смеет посягать на эту веру ?

...Мой юный друг, и я скорблю о том,
Увидеть там нечитанные строфы
И знать, что Пушкин дожил до седин -
Счастливый муж, спокойный семьянин...

И все ж пред миром Пушкин не в долгу.
Суровым судьям я его не выдам !
Нет, гения винить я не могу,
Что он, земным подверженный обидам,
Метался и страдал куда лютей,
Чем ты да я, чем тьма других людей...

Он пал в борьбе с тупой, жестокой силой,
И смерть его - поверь ! - прошла не зря:
Она для нас навек соединила
Чеканный ямб с бесстрашьем бунтаря, -
затем, что слиты и друг в друга впеты
Стихи поэта и судьба поэта.*1

Доказывая целостность, внутреннюю нравственную бескомпромиссность личности, поэт - наш современник, верно передает суть нынешних подходов к оценке пушкинского характера. В этих представлениях доминирует та концепция образа поэта, которую в первой половине прошлого века утверждал Лермонтов. И потому, как в стихах о Пушкине Н. Брауна, многим другим нашим современникам поэт видится так:
...на слово остер и непокорен,
Прям и прост в величии своем.
Он идет,
Отвергший примиренье,
Под удар смертельного свинца...*2

В разных планах развивается и уточняется провозглашенная Лермонтовым концепция пушкинского характера и истории дуэли. Пушкин предстает свободолюбивым, непокорным жестокой судьбе, стойким и непреклонным. Любопытно, как проявляется такая оценка личности поэта даже в произведениях, которые словно бы «генетическая» связаны с темой отклика на смерть Пушкина в изложении В. Жуковского. Широко известно написанное другом уже после письма к отцу Сергею Львовичу стихотворение:

Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе
Руки свои опустив. Голову тихо склоня,
Долго стоял я над ним один, смотря со вниманьем
Мертвому прямо в глаза; были закрыты глаза,
Было лицо его мне так знакомо, и было заметно,
Что выражалось на нем, - в жизни такого
Мы не видали на этом лице.
Не горел вдохновенья
Пламень на нем; не сиял острый ум;
Нет! Но какою-то мыслью, глубокой, высокою мыслью
Было объято оно: мнилось мне, что ему
В этот миг сбывалось над ним... и спросить мне хотелось:
Что видишь?

Так писал поэте Жуковский в духе своей концепции его жизни и смерти. Наш современник, казалось бы, пишет о том же, но как отличается само понимание сути пушкинского характера, самых важных его качеств, но только торжествовавших при жизни, но и утвержденных самой его смертью:

Меж императорским дворцом
И императорской конюшней,
Не в том, с бесхитростным крыльцом
Дому, что многих простодушней,
А в строгом, каменном, большом,
Наемном здание чужом
Лежал он, просветлев лицом,
Еще сильней и непослушней,
Меж императорским дворцом
И императорской конюшней...*

В этих стихах поэта Владимира Соколова утвердившееся в наше время понимание пушкинского вольнолюбивого духа как одной из определяющих его черт. Он действительно и после смерти «еще сильней и непослушней...», не покорился требованиям света, монарха и многих приспешников царской власти, гонителей гения. Закованный в рамки жестоких требований, ограничений и условностей поэт остался непокоренным и пронес сквозь всю жизнь дух вольности и свободолюбия. Такое видение стержневых особенностей натуры и творчества поэта активно развивается в советскую эпоху.
Пушкина представляют человеком, преодолевающим самые тяжкие испытания, в том числе и испытания несвободой. В стихах Д. Самойлова «Болдинская осень» вспоминается время, когда, огражденный от внешнего мира цепью холерных карантинов,

Везде холера, всюду карантины,
И отпущенья вскорости не жди,
А перед ним престранные картины
И в скудных окнах долгие дожди...

Это фон, на котором развивается мотив внутренней свободы поэта, прежде всего - в творчестве:

Но почему-то сны его воздушны,
И словно в детстве - бормотанье, вздор.
И почему-то рифмы простодушны,
И мысль ему любая не в укор.

Какая мудрость в каждом сочлененьи
Согласно с гласной! Есть ли в том корысть!
И кто придумал это сочиненье!
Какая это радость - перья грызть!

Быть, хоть ненадолго, с собой в согласье
И поражаться своему уму!
Кому прочесть - Анисье иль Настье ?
Ей-богу, Пушкин, все равно кому!

И за полночь пиши, и спи за полдень,
И будь счастлив, и бормочи во сне!
Благодаренье богу - ты свободен -
В России, в Болдине, в карантине...

В последнем четверостишии объединены оценка пушкинского отношения к свободе, наше понимание пушкинской свободы творчества, отношение поэта к свободе, которую было у него не отнять как кредо «самостояния» человека.
Пушкинское самоуважение и достоинство, умение преодолевать все преграды на своем пути, способность являть образец стойкости в труднейших жизненных обстоятельствах воспринимаются как доминирующие свойства натуры поэта. В наши дни, по замечанию критика и литературоведа, «Пушкин воспринимается как пример не столько раскрепощения всех жизненных сил, сколько сохранения их на том пределе, где жизнь становиться тягостное и невыносимой и все-таки требует: живи!».*
Не менее притягательно для наших современников и то, что поэт оказался «свободным» еще в одном смысле - в преодолении сковывающих человека рамок и условий конкретно - исторического существования. Намного опередивших своих современников в духовном развитии, Пушкин на личном примере показал, что «человек вовсе не обречен на свое время, не заточен в нем весь, его душа свободна и тысячу раз представит себе иную, достойную
человека жизнь, до которой он не доживет».*
Представления о личности поэта, л масштабах и глубине его художественной вселенной вовсе не исчерпаны. Они становятся все более разносторонними и раскрываются в той многозначности, которая таиться в творчестве Пушкина и в уроках его личной истории.

Вернуться на предыдущую страницу