§7. - "Капитанская дочка" А.С.Пушкин

Когда «Капитанская дочка» была уже закончена и готовилась к печати, Пушкин в нескольких строках начатого им предисловия глухо упомянул еще об одном источнике своего романа:
«Анекдот, служащий основанием повести, нами издаваемой, известен в Оренбургском краю. Читателю легко будет распознать нить истинного происшествия, проведенную сквозь вымыслы романические. А для нас это было бы излишним трудом. Мы решились написать сие предисловие с совсем другим намерением. Несколько лет тому назад в одном из наших Альманахов напечатан был…» (VIII, 928).
Что же именно имел в виду Пушкин, ссылаясь в этом наброске на какой-то «оренбургский анекдот» и переходя затем от этого «анекдота» к его альманашной публикации? Ю.Г. Оксман18 утверждает, что недописанное предисловие имело непосредственное отношение к факту использования в некоторых сценах «Капитанской дочки» повести под названием «Рассказ моей бабушки», опубликованный в «Невском альманахе на 1832 год»15, за подписью А. К. (инициалы эти принадлежали оренбургскому литератору-краеведу А. П. Крюкову).
В основе этого рассказа лежали бесхитростные воспоминания дочери коменданта Нижне-Озерной крепости капитана Шпагина (фамилия вымышленная), о тех злоключениях, которые выпали на ее долю после взятия крепости войсками Пугачева. Укрывшись после гибели отца в избе мельничихи, которая выдает капитанскую дочку за свою племянницу и тем спасает от домогательств Хлопуши, Настя Шпагина остается верна своему жениху, молодому офицеру Бравину, находящемуся в Оренбурге; с ним она и соединяется после освобождения Нижне-Озерной правительственными войсками. О близости образа капитана Миронова его прототипу в «Рассказе моей бабушки» особенно убедительно свидетельствуют следующие строки: «Покойный мой батюшка (получивший капитанский чин еще при блаженной памяти императрице Елизавете Петровне) командовал отставными солдатами, казаками и разночинцами <…>. Батюшка мой был человек старого века. Он или учил своих любезных солдат (видно, что солдатской-то науке надобно учиться целый свой век) — или читал священные книги, хотя был учен по-старинному и сам бывало говаривал в шутку, что грамота ему не далась, как турку пехотная служба <…>. Каждый почти вечер собирались в нашу приемную горницу: старик поручик, казачий старшина, отец Василий и еще кое-какие жители крепости».19
Нет никаких сомнений, что введение в фабулу романа о Пугачеве и Шванвиче образов капитана Миронова, старика поручика, казачьего старшины, священника, равно как и многих конкретных деталей быта степной окраинной крепости, обусловлено было знакомством Пушкина не только с воспоминаниями Крылова, но и с «Рассказом моей бабушки».
***
Итак, первоначально в сознании Пушкина возник замысел художественного произведения о пугачевском движении, а уже затем, когда в процессе его реализации выяснилась необходимость всесторонне изучать связанные с ним материалы, появилась мысль написать историческое исследование. Об этом свидетельствует сам поэт (в письме к Банкендорфу в декабре 1833 года): «Я думал некогда написать исторический роман, относящийся ко времени Пугачева, но нашед множество материалов, я оставил вымысел и написал Историю Пугачевщины» (XVII, 98).
Работа над обеими вещами шла параллельно. Это объясняется вот чем: задачу создания реалистического произведения о крестьянской войне невозможно было решить без предварительной исследовательской работы, не пройдя соответствующей школы научной, исторической мысли. Работа над «Капитанской дочкой» потребовала самостоятельных разысканий исторического характера, отлившихся в форму исторической монографии, тем более, что современная поэту историческая наука еще только складывалась, находилась в процессе становления и явно отставала от потребностей эпохи. Если раньше, в пору создания «Бориса Годунова», Пушкин мог широко пользоваться материалами «Истории» Карамзина, то теперь, обратившись к злободневным темам недавнего прошлого, в том числе и пугачевскому восстанию, он был лишен возможности опереться на работы и выводы историков, поскольку именно эти темы являлись вообще наименее разработанными в историографии.
Разинско-пугачевская тема приковывает внимание Пушкина уже вскоре после его приезда в Михайловское. В первой половине ноября 1824 года в письме к брату Льву он просит прислать ему «Жизнь Емельки Пугачева» (XIII, 119). Пушкин имел в виду книгу «Ложный Петр III, или Жизнь, характер и злодеяния бунтовщика Емельки Пугачева». В следующем письме к брату Пушкин пишет: «Ах! боже мой, чуть не забыл! вот тебе задача: историческое, сухое известие о Сеньке Разине, единственном поэтическом лице русской истории» (XIII, 121). В Михайловском же Пушкин обрабатывает фольклорные песни о Разине. По справедливому замечанию М.К. Азадовского, песни Пушкина о Разине «кажутся как бы раскрытием замечания Пушкина о Разине как самом поэтическом лице русской истории, и здесь начало того пути, который позже приведет Пушкина к «Истории Пугачева» и к «Капитанской дочке»
Интерес к разинско-пугачевскому фольклору не ослабевал у Пушкина и в последующие годы; тема крестьянских восстаний прошлых столетий все время переплеталась с осмыслением современных событий, крестьянских волнений во многих губерниях. Вторая половина 1820-х годов отмечена волной крестьянских возмущений, беспорядки не обошли стороной и Псковскую область, в которой жил Пушкин до осени 1826 года и где он неоднократно бывал и позднее. Крестьянские беспорядки конца 1820-х годов создавали тревожную ситуацию. В секретном правительственном комитете велись бесконечные прения о том, как безболезненнее разрешить проблему крепостного права; в конце концов зашли в тупик, план реформ был отложен, а положение в стране становилось все более опасным.

Вернуться на предыдущую страницу